|
Фрагмент третий
Предстоявшее исполнение
шенберговского произведения вызывало большой
интерес в музыкальных кругах Берлина. Но никто не
ждал его с таким нетерпением, как мы сами в вечер
концерта. Пожалуй, "Лунного Пьеро" мы знали
намного основательнее, чем любую пьесу
традиционного репертуара. Но не имея уверенности
в том, как примут это произведение, мы
беспокоились...
Нас приветствовала большая аудитория.
Заняв места, мы ждали, когда слушатели
успокоятся. Но вместо молчания вдруг услышали
громкий вопль, за которым последовали
неодобрительные возгласы: в части зала начался
какой-то шум, сопровождавшийся восклицаниями и
протестующими выкриками.
Шнабель был на высоте положения. Он с
большим шиком начал играть цирковую польку,
Кройт и я присоединились. "Валяйте, - подбодрял
он нас, - ведь это же как на рыбном рынке".
Беспорядок в зале завершился общим
хохотом, и водевильная атмосфера исчезла так же
внезапно, как и возникла. Через несколько минут
мы уже были готовы начать. Наша певица-чтица
Мария Гутхейль-Шодер, очевидно, не сразу пришла в
себя после неожиданного инцидента - вначале она,
казалось, онемела. Но вскоре мы нашли верный тон
и, избежав опасности чрезмерно отшлифованного
исполнения (что часто привносит скуку), не
утратили непосредственности.
"Лунного Пьеро" встретили с
энтузиазмом, но причина беспорядка в зале так и
осталась тайной. Позже Сезар Серчингер,
рецензируя это событие, назвал его "Битвой в
Певческой академии". Однако суть дела для меня
так и не прояснилась.
Вместе с состоявшимся концертом
исчезли чудесные часы репетиций, речи Шнабеля,
бутерброды и чай. Эти дни оставили по себе такое
воспоминание, словно я побывал в родной семье.
Снова очутившись в одиночестве, я скучал.
Спустя несколько недель пришло письмо
от Бозе: он просил меня явиться в филармонию с
виолончелью. Когда я пришел, Бозе возбужденно
объяснил, что хотя сезон оркестра уже начался, он
столько наговорил обо мне коллегам и
Фуртвенглеру, что меня хотели бы послушать.
Представ перед Фуртвенглером и
Берлинским филармоническим оркестром, я лишь
смутно ощущал всю важность момента. Вместо того,
чтобы подумать, что же сыграть, я уставился на
ложу Ландекера, где ночевал и откуда на следующий
день слушал этот же оркестр и этого же дирижера.
Должно быть, мое мечтательно-отсутствующее
настроение заметили, потому что я услышал голос
Фуртвенглера. "Ну, что там с ним? Это сразу
вернуло меня к действительности, и я сыграл
концерт Шумана, часть из концерта Дворжака,
фрагменты из "Дон-Кихота" Рихарда Штрауса,
Баха, отрывки из симфонических произведений.
Фуртиенглер обнял меня за плечи и, прохаживаясь
со мной по эстраде, предложил мне стать первым
концертмейстером виолончелей в филармоническом
оркестре.
Процедура подписания контракта была
короткой и приятной. Мне не терпелось приступить
к работе, и я не хотел портить себе этот
счастливый момент чтением контракта или
какими-нибудь вопросами.
Больше не будет никаких финансовых
трудностей: аккуратно одетый, комфортабельно
устроенный (все оплатится из жалованья,
выданного мне авансом), я всецело посвящу себя
новым обязанностям.
Арфист Отто Мюллер, один из старейших
участников оркестра, ведающий личным составом,
дал мне мое расписание на первую неделю.
Прочитав, я сказал себе: "Ты этого хотел". Там
значились две репетиции и концерт ежедневно - в
филармонии, в Певческой академии и в других
местах, о которых я никогда не слышал. Мне
предстояло играть в двух популярных программах -
в одной концерт Фолькмана, в другой -
"Цыганские напевы" Сарасате. Обе - под
управлением некоего господина Хагеля. Другими
дирижерами на этой неделе были профессор Шуман,
доктор Унгер и профессор доктор Феликс Мариа Гац.
Я не знал их и никогда до сих пор не играл
"Цыганских напевов".
- Господин Мюллер, - спросил я, нельзя ли
мне сыграть вместо этого что-нибудь другое?
- Нет,- сказал он. - Мы не можем заново
перепечатывать программы.
- Когда репетиция Фолькмана и Сарасате?
- Для популярных концертов репетиций
не бывает, - спокойно заметил он и повернулся,
чтобы уйти. Я побежал за ним.
- Но, господин Мюллер, мне необходима
репетиция, я понятия не имею об этой музыке.
- Нас не касается, что вы не знаете этих
пьес, - ответил Мюллер.
- Ну хорошо, - сказал я, - но Сарасате!
Ведь это сочинение для скрипки!
- Арнольд Фельдеши, бывший наш первый
концертмейстер, играл его, и публике нравилось. А
вообще, - добавил он, поглаживая волосы, сильно
смахивавшие на парик, но тем не менее его
собственные, - вы обязаны играть все, что есть у
нас в библиотеке. Вы привыкнете к нашему образу
жизни и полюбите его, я уверен.
Его предсказание оказалось не совсем
точным: я так и не привык играть неизвестные мне
пьесы, об исполнении которых меня предупреждали
за два дня.
(продолжение следует)
|