|
Готфрид Пильц: «Удалить «пыль»
эпохи»
В
постановочной команде "Золота Рейна"
Готфрид Пильц - единственное незнакомое
нам имя. Однако в западных театральных
кругах он хорошо известен,
как человек, дерзко принимающий
вызов современной оперы - ни одна шумная
мировая премьера последних десятилетий
не обошлась без него. Но и "Колец
нибелунга" у него тоже немало. Это -
третье.
-
Господин Пильц, пространство
петербургского "Золота Рейна"
условно и, как мне кажется, универсально.
Этого определения достаточно, или вы
вкладываете какие-то более конкретные
идеи в свою работу?
-
Вообще я очень неохотно говорю об идеях,
которые вложены в сценографию. Ибо когда
художник заявляет, что имелось в виду, он
провоцирует публику на определенное
представление, не пропущенное ею через
чувство. Сценография имеет свой
собственный язык, и при раскодировании
его у каждого должны родиться свои
образы. Мы можем сравнить это с
литературой. Когда человек читает роман,
в его воображении возникает то, о чем он
читает. Но при этом у каждого будет свое
изображение, чуть-чуть отличающееся от
той картинки, которую при том же
описании видит другой. Видение зависит
от того, что мы способны почувствовать. Я
всегда боюсь, объясняя свои
сценографические идеи, утерять
эмоциональный контакт с аудиторией,
боюсь, чтобы интеллект не "вылез"
раньше чувства. Потому что тогда из поля
внимания зрителя уйдут многие
атмосферные моменты. А с ними - и
содержательные.
- И тем не
менее идея универсализма -
существование вне времени и географии,
точнее, в любую эпоху в любом месте - ясно
прочитывается в вашей нынешней работе.
- Да,
как правило, я пробую предложить нечто
универсальное. Это мое третье "Кольцо",
и все они разные. Главным образом потому,
что сделаны на сценах с различными
техническими возможностями. В Хельсинки
я мог, не стесняясь, реализовывать
безумные вагнеровские идеи. Поскольку
театр в Хельсинки оборудован очень
современно: в зале есть не только
основные подмостки, но также боковые,
нижние и внутренние сцены. На них легко,
выстраивая декорации любой сложности,
обеспечить динамику и беспрерывность
действия. А в Мариинском театре есть
лишь сцена с барьерами, и эти
технические предпосылки ограничивают.
Но когда мне объяснили характер
мариинской сцены и спросили, возьмусь ли
я за эту постановку - я подумал, что
получаю шанс работать более
концентрированно, буду просто вынужден
собраннее мыслить. И согласился. Потому
что, конечно, проще делать сценографию,
когда весь сценический мир
функционирует так, как задумано автором
- в данном случае Вагнером. Но извлечь
идею из малого пространства - это с
профессиональной точки зрения большая
ценность.
- В Хельсинки
вы поставили "Кольцо" целиком или
только "Золото Рейна"?
- Нет,
нет, я сделал целиком "Кольцо".
- И
сценографическая идея там общая для
всех четырех опер?
- Не
совсем. Идея постоянных превращений -
одна на все части. Но для каждого места -
вод Рейна, Валгаллы, небес, подземелий -
была найдена своя плоскость. И потом там
была "вещественная" декорация.
Строились замки - правда, с уменьшенными
картинками, - и для каждой части разные
замки. А сейчас, в петербургском "Золоте
Рейна", я попытался выстроить на сцене
мир, содержащий потенции для различных
мест действия. Без конкретных декораций.
- Вы
собираетесь использовать эту
сценографию и в следующих частях "Кольца"?
- Вы
задали очень сложный вопрос. Поскольку,
когда я начинал работу, я концептуально
задумал все "Кольцо", исходя из
заявленных технических возможностей -
глазами я театра не видел, ведь я приехал
в Петербург впервые. Но сейчас, после
опыта "Золота", буду еще думать.
Потому что изучил сцену, понимаю
атмосферу и возможности театра,
характер его взаимоотношений с публикой.
И мне кажется, что сегодня я уже могу
позволить себе, выявляя концепцию,
исходить не только из качеств сцены и
следующих отсюда ограничений, но и из
собственно художественных вещей. То
есть сцена меня больше не пугает.
- "Золото
Рейна" - ваша первая работа с
Йоханнесом Шаафом. Удовлетворила ли она
вас?
- Я
знаю его спектакли с очень давних пор.
Когда я еще учился, я видел
замечательные постановки Шаафа на
Зальцбургском фестивале: Зальцбург - мой
родной город. Это было еще до начала моей
карьеры, и они на меня очень повлияли.
Наш общий драматург Вольфганг Виллашек -
я работаю с ним уже десять лет, давно
хотел свести нас вместе. Но всегда
получалось, что на время их постановок я
занят. И в конце концов мы решили, что "Золото
Рейна" лучше всего подходит для
совместного дебюта - если что-то не
заладится, можно "разойтись" без
ущерба для целого, так как остальные
части "Кольца нибелунга"
относительно самостоятельны.
- Вы, как и Шааф,
работаете не только в опере, но и драме?
- Да,
среди двухсот моих спектаклей - и оперы,
и драмы. Я много работаю как сценограф,
но также и как режиссер. Горжусь своими
пятью постановками: это премьеры только
что написанных опер немецких
композиторов. Есть на моем счету и
художественные выставки со
светоинсталляцией - тоже как бы театр:
там были объекты, оживавшие благодаря
игре света. А еще я занимался
оформлением детских книг. Все это
требует умения рисовать - я этому много
лет учился. И с годами, благодаря многим
возможностям или невозможностям, стал
складываться концентрированный стиль
моей сценографии.
- Такой же
простой, емкий и не совсем конкретный,
как детские рисунки?
- Нет,
нет, я думаю, что нельзя сравнивать
искусство оформления книги с
театральным искусством. В театре есть
"промежуточный пункт" - писатель. И
моя цель - чтобы фантазия писателя
перенеслась в пространство, возникла в
нем. А благодаря музыке сцена лучше "слышится".
И, наоборот, через музыку легче понять
картинку. Поскольку язык музыки
родственен изобразительному - это
чувственные языки. Моя сценография
реализует то вдохновение, которое
вызывает во мне опера. И речь не о
прекрасных реалистических деталях, а об
общей атмосфере. Особенно в такой
обширной действительности, как
вагнеровское "Кольцо". Оно -
космологично; оно - утопия. А мы должны
увидеть утопию своими глазами.
- Музыка
создает атмосферу - и пространство
невозможно вне атмосферы. Вы считаете,
что их дуэт - изюминка оперного
спектакля?
- Я
просто думаю: наше чувственное
восприятие видоизменяет ту
действительность, которая создана
головой, интеллектом. В конце концов, я,
как сценограф, могу банально помочь
увидеть комнату, где происходит
действие. Но атмосфера - это другое.
Атмосфера сама творит. Фантазия
открывает такие вещи, которые мы в своей
повседневности, в наших заботах не
замечаем. Визуализировать незамеченное
- одна из сущностных задач сценографии
как искусства, а не как ремесла.
- К
натуралистическому театру - Золя или
оперным веристам - это тоже относится?
- Я,
конечно, не врач, у которого есть
определенные рецепты, но думаю, что
методом визуализации можно открыть
любую пьесу и партитуру. Работа
сценографа в чем-то похожа на работу
композитора (я так хотел им быть!):
вариативность добавляет ясности. Меня
это очень захватывает, очень
вдохновляет.
- Когда вы, к
примеру, берете пьесу, и там написано: в
правом углу стоит диван, слева дверь, в
середине окно - вас эти авторские
заметки интересуют?
-
Интересуют, но автор был связан со своим
временем. Его фантазия - как все должно
выглядеть - ограничена многими вещами, в
том числе мировоззренческими и
техническими возможностями эпохи. Но,
например, в "Золоте Рейна", да и во
всем "Кольце", есть свобода для
вариаций. Надо найти некий
промежуточный образ: что-то, что не
является скалой, но выглядит как скала.
Или что-то, что - не вода, но что может
ассоциироваться с водой. Это было бы
идеальным решением.
- То есть вы
вычитываете вагнеровские идеи из его
статей и ремарок, а потом пытаетесь
воплотить эти идеи сегодняшними
театральными средствами.
- Дело
не в средствах современного театра - это
было бы чисто внешним подходом к
проблеме. Вся вагнеровская мысль -
отпечаток его времени; театральные
поиски Вагнера - абсолютная параллель
процессов, происходивших в
изобразительном искусстве, в оптике,
даже - в истории и политике
девятнадцатого века. Художественные
произведения всем комплексом связаны со
временем, их породившим. Но мы должны
удалить "пыль" эпохи. Останется -
вечное. А оно легко переносится на наши
вопросы и проблемы. Сегодня "Кольцо"
ставится почти в каждом городе, при этом
я вижу все новые постановочные
возможности - их тем больше, чем глубже у
постановщиков попадание в вечное. И
потом еще одна вещь важна для сценографа:
он должен уметь вычитать подтекст.
Именно подтекст является основанием для
сценографического текста спектакля.
- Вы также
работаете со светом?
- В
этот раз я сделал сценографию и костюмы,
а художник по свету - Манфред Фосс -
вместе с нами приехал из Германии.
Заниматься светом мне было бы здесь
нелегко, потому что я не говорю по-русски,
а художник по свету должен много
говорить с техническим персоналом. С
Фоссом мы работаем уже многие годы и
пытаемся совместными усилиями создать
мир, как можно более соответствующий
вагнеровскому духу.
- В баварском
замке Нойшвайнштайн мне приходилось
видеть грот, сооруженный специально для
постановок опер Вагнера. Такая световая
феерия, как там, невозможна ни в одном
современном театре.
-
Скажу вам по секрету. Мне кажется, что,
если бы Вагнер был жив, его оперные миры
очень напоминали бы Голливуд. То, что они
придумывали вместе с Людвигом Вторым
Баварским - это почти Диснейленд.
- Кроме
Вагнера, вы, конечно, ставили и других
авторов?
- От
барочных опер - к сожалению, их не так
много, как хотелось бы - до музыки ХХ века,
а в ХХ веке - множество мировых премьер.
Хенце, например. И очень многое, что было
запрещено в 33-м году: Кшенек, Шрекер,
Шёнберг. Ставил я и русские оперы - "Борис
Годунов", "Князь Игорь". "Любовь
к трем апельсинам" - это было в Киле,
спектакль имел огромный успех и был
толчком к моей карьере, "Огненный
ангел", "Мастер и Маргарита" по
Булгакову немецкого композитора Эрка
Феллера. Для этой постановки я изучил
весь булгаковский роман - очень хорошо
представляю себе те места, которые в нем
упомянуты. Перенести на сцену полет
Маргариты было особенно трудно. Но и
очень увлекательно. Вообще, должен вам
сказать: современная музыка, как и
современная литература, увлекает меня
больше всего. Они, возможно, непросты по
языку, но таят в себе уйму интереснейших
культурных и исторических ассоциаций.
Беседовала Надежда Маркарян
© 2000,
газета "Мариинский
театр"
|