Большой Зал Консерватории как
Государственная Дума
Замечательная немецкая скрипачка Анна-Софи Муттер
приезжала в Москву получить от международного
благотворительного фонда Юрия Башмета премию
имени Шостаковича и сыграть 18 декабря
единственный концерт в Большом Зале
Консерватории. Это уже третий концерт сезона,
главным содержанием которого, наряду с музыкой,
становится политика.
На исходе первого кризисного месяца в
Москву приезжали укреплять российско-японскую
дружбу Сейджи Одзава и Мстислав Ростропович.
Их первый концерт запомнился невыразительной, по
мнению знатоков, игрой Ростроповича (см.,
например, блестящую рецензию
Петра Поспелова в "Русском Телеграфе");
попасть же на второй было физически трудно даже
счастливым обладателям билетов -
"секьюрити" запрудили всю Большую
Никитскую. На вопрос наивных, а в чем, собственно,
дело, охранники лаконично отвечали: "Здесь -
очень уважаемые люди". Действительно - из
правительственной ложи улыбались Ельцин и уже
отставленный Хасимото, а в партере без всякой
охраны разгуливал Сергей
Кириенко. Вел себя скромно, общался с народом
(с момента его отставки не прошло и четырех
недель), автографов не раздавал. Поскольку
"Военный реквием" Бриттена, по
мнению того же Поспелова, был спет неважно,
основное внимание публики досталось президенту
и экс-премьеру (обоих было хорошо видно даже из
верхних рядов первого амфитеатра).
Впрочем, простой смертный вряд ли мог бы
заранее предугадать появление Ельцина (если
только это был не двойник) и Кириенко (только что
вернувшегося из Австралии). Куда проще было
предсказать, чем закончится концерт
Российского
Национального Оркестра и Мстислава
Ростроповича в честь юбилея Солженицына: ну
конечно же, объятием Главного Отечественного
Виолончелиста и "великого писателя земли
русской". Поскольку, в определенном смысле,
именно этот момент вечера был ключевым (а для
многих и самым долгожданным), то в Консерваторию
можно было и не ходить. Концерт (не самый лучший
за последний год) был показан каналом
"Культура" от начала до конца, и все желающие
смогли увидеть поцелуй, которого не могло не
быть. Трудно сказать, страдает ли Солженицын от
того, что кто-то видит в нем пророка - в любом
случае, этот имидж он создал себе сам.
Многие и в этот вечер ждали от него Слова: к чести
писателя, он не стал говорить о
России и об обвале, а произнес лишь несколько
искренних и теплых слов в адрес всех, кто пришел
его поздравить. В кои-то веки Солженицыну не
изменило чувство меры; его было почти приятно
слушать.
Тем более жаль, что приезд в Москву Анны-Софи Муттер,
живой легенды современного исполнительского
искусства, не обошелся без чудовищной пошлости.
Как говорилось выше, Муттер приехала получить
премию имени Шостаковича от фонда Башмета
(вероятно, это и было одной из причин
неправдоподобной дешевизны билетов; так,
декабрьские концерты "Виртуозов Москвы"
обошлись меломанам в десятки раз дороже.) Для
вручения на сцену вышло пять человек -
переводчица, Девушка с букетом, Мужчина со
статуэткой и Юрий Башмет; роль голубя мира
досталась Никите Михалкову - очевидно,
главному символу русской культуры на
сегодняшний день.
Подобно Остапу, Никиту несло: что вижу, о
том пою. Начав с бородатой шутки наподобие
"гусары денег не берут", Михалков пустился в
лирическое отступление: "Слушая игру этой
прекрасной девушки, я смотрел... (пауза) на Башмета
(оживление в зале). Мы-то, мол, дурачки, сами мало
чего понимаем, но уж раз профессионал оценил..."
(бурные аплодисменты, переходящие в овации).
Далее Никита Сергеевич поведал, выразительно
зыркая глазами налево и направо, что завидует
Башмету черной завистью - ведь у того будет повод
расцеловать прекрасную девушку, вручая ей
премию. (К слову сказать, Муттер и вправду
феноменально красива.) Поэма сопровождалась
синхронным переводом; Анна-Софи слушала
внимательно, стараясь вникнуть в специфический
российский юмор. В финале импровизации Михалков
все же не выдержал и, передав Башмету папку с
дипломом, троекратно расцеловал живую легенду.
По три поцелуя Анне-Софи досталось также от
Учредителя премии, Мужчины со статуэткой и
Девушки с букетом. Остается надеяться на то, что
Муттер сочла столь сильное проявление нежности
не чем иным, как национальной традицией ("баня,
водка, гармонь и лосось").
Вторую часть поэмы озвучил Главный
Отечественный Альтист. Для начала он зачитал
публике избранные места из переписки с Муттер
("так, ну это я пропускаю, это личное... здесь обо
мне разные хорошие слова..."). Затем совершенно
справедливо пожурил публику, которая за
последние годы почему-то приобрела хамскую
привычку аплодировать между частями, и припомнил
мнение кого-то из великих музыкантов по этому
поводу ("кстати, удачная шутка (кивок
Жванецкому в партер) - Миша, запиши"). Было
невыносимо стыдно за московских зрителей,
которые пришли послушать игру выдающегося
музыканта и - в большинстве - встречали
аплодисментами подобный юмор. Запредельным по
своей неуместности было воспоминание о том, как
Ростропович во время последнего концерта перед
отъездом из Союза неожиданно сказал пару фраз
голосом Ленина. Возможно, в 1978 году это было
кстати; сегодня же сцена, добросовестно
изображенная Башметом в лицах, напоминала не то
рассказ Андроникова "Первый раз на эстраде",
не то КВН первых лет перестройки. Сейчас, кажется,
так не шутят даже там.
Некоторым облегчением была речь самой
Муттер. Артистка скромно умолчала о том, что всю
денежную часть полученной премии пожертвовала в
пользу России на благотворительные цели, и
сказала несколько слов об уважении к нашей
стране, к русской музыкальной культуре и к
российскому зрителю. Досадно, правда, что ее
уважение к зрителю в этот вечер не было вполне
выражено в самом главном - в музыке.
Как можно видеть из концертного
расписания Анны-Софи Муттер на 1998 год, в
уходящем году она ездила по миру с несколькими
программами, составленными по преимуществу из
бетховенских сонат. Нам досталась самая
"попсовая", самая несложная программа, почти
целиком состоявшая из легкодоступных для
восприятия "бисов" (greatest hits, грубо говоря):
было приятно услышать в замечательном
исполнении и скерцо Брамса, и "Размышление"
Массне (напомнившее людям постарше чемпионаты по
фигурному катанию), и всенародно любимые мелодии
из "Кармен", однако программа в целом
сводилась к галичевскому общему знаменателю:
"И в свободный часок на полчасика // Я прилег
позабавиться классикой".
Можно не сомневаться в том, что Анне-Софи
Муттер так же интересно исполнять
вышеупомянутые номера, как членам жюри на конкурсе им.
Чайковского - слушать пресловутый
фортепианный концерт. Страсти, по крайней
мере, было маловато; как говорила мне по другому
поводу одна скрипачка, - техника может быть сколь
угодно гениальной, но надо еще, чтобы и за душу
брало. Брало же не очень: солистка изредка
позволяла себе фальшивые ноты, рояль Ламберта
Оркиса не всегда успевал за скрипкой, а
главное - в каждое исполняемое произведение
Муттер старалась привнести массу собственных
штрихов. Иногда это было уместно, но чаще
раздражало; профессионалы говорят, что сложнее
всего сыграть ровно то, что написано в нотах, и не
стремиться изобретать велосипед.
Как бы то ни было, Анна-Софи и вправду
добивается потрясающего звука; понимающие люди
говорят, что так сегодня не играет никто, или
почти никто. Выходя из Консерватории, я услышал,
как Жванецкий говорил Сергею Соловьеву: "Да
нет, ничего себе. Конечно, вполне ничего".
Илья Овчинников
ilya@russ.ru
