Личность в театре
-Драматург: Вы бы хотели знать о них больше?
-Режиссер: Надо считаться с человеческим любопытством.
(Ф.Дюрренматт “Двойник”)

ДИМА БОЗИН

 Родился 5 ноября 1972г, Закончил ГИТИС, курс О.Холмского выпуск 1994 года.
Спектакли в театре Романа Виктюка
"Рогатка"
"Маркиз де Сад"
"Осенние скрипки"
"Путаны"
"Саломея"
"Пробуждение весны"
"Антонио фон Эльба"
"Заводной апельсин"

Вам снится театр?

Да, причем, как правило - это очень страшные сны. Какая-то накладка, чего-то не получается. Это всегда здания, которых я не знаю, и, даже не здания, а все происходит на открытой природе, среди каких-то гор, среди каких-то холмов, озер - но все это никогда не имеет отношение к реальности. Это не знаки, скорее, страхи, связанные с театром, с его опасностью - уж не знаю, чего я там во сне боюсь... как будто уже идет репетиция, а я не знаю текста, что для меня, в принципе, не возможно. Но вот чего-то не знать я боюсь...

Все-таки какие-то страхи с театром связаны?

Конечно. Самые большие внутренние страхи, да и вообще - все самые сильные эмоции для меня связаны с театром.

Театр - это потребность или работа?

Это то, без чего я уже не могу. Любимая работа - я бы вообще не стал бы употреблять это понятие по отношению к театру. Конечно потребность, даже наркотик. Других наркотиков у меня нет, а этот очень сильный.

Для Вас важнее Ваше ощущение театра, или Вас затягивает именно театр Виктюка, и то, что его окружает?

Скорее все-таки это своя идея. Как и любого наркомана, который питается своими эмоциями, для меня важны именно мои ощущения.

Верите в судьбу? Или Вы ее творите?

В момент какой-то сумасшедшей опасности, в тот момент, когда вдруг ситуация становится критической, я очень активен, и, как правило, все ломаю, стараясь изменить ход событий. Хотя впоследствии я понимаю, что это была судьба, что это и был тот самый закон. Если же нет какой-то сильной угрозы, я отдаюсь воле волн, и существую спокойно, потому что верю, что когда-то много лет назад сделал правильный выбор. Что касается Виктюка, то здесь я тот человек, который верит в судьбу. Верю, что это было предначертано. Меня совершенно не удивлял тот факт, что, я абсолютно ничего не знал о Романе Виктюке, до момента встречи с ним - до спектакля "М Баттерфляй", когда я его увидел и сошел с ума, но, у меня даже в мыслях не было, что я буду работать в его театре, я просто восхищался и все. Меня больше радовало то вдохновение, которое овладело мной, когда мы встретились - он означал для меня необыкновенно мощную вдохновенную силу, означал для меня надежду на тот театр, которого я не знаю, но очень хочу его ощутить. И знал, что он тоже хочет его ощутить. И тоже ищет его. И вот это чувство - оно меня здорово завело тогда. А, происшедшее впоследствии показало, что это и есть судьба. Причем судьба, которой управлял Виктюк...

На репетиции мне показалось, что Вы очень хорошо понимаете Романа Григорьевича, буквально с полуслова. Вы похожи, или нет?

Ох и посмеялся бы он, если бы услышал... Как мне кажется, он никогда не захочет и не станет слушать о чем-то общем. Он - это он, а люди, которые с ним работают, они сам по себе, и он легко избавится от них, когда работа с ними себя исчерпает и легко приобретет новых. И, поэтому здесь не идет речь о той глобальной внутренней связи. Нет, я думаю, что это просто такое замечательное счастливое совпадение.

Можно сказать, что у Вас симбиоз двух открытых систем?

Да, мне, кажется, так. И даже в какой-то момент, он может понять, что все, идти со мной уже некуда, и он легко эту ситуацию разведет по разные стороны. И ничего болезненного для него в этом не будет.

А для Вас?

Если это произойдет спокойно, если это будет по человечески: "Сына, я благодарен тебе за то, что было, счастливо тебе," - я пойму. Если это будет со скандалом, да, это будет очень больно, потому что, когда разрывается такая связь - это очень болезненно. Боюсь, ситуация больше будет зависеть от эмоций, чем от самого факта расставания.

А чему главному он Вас научил, или чему еще учит? Что Вы хотите от него почерпнуть, как от личности сильной, яркой, неординарной?

Много лет назад появилась идея театра, который существует в голове у зрителя. Внутри зрителя. То есть не акцент на актера, на себя:"Вот, посмотрите, какой я... Туда посмотрите, сюда посмотрите". Нет. Мы давно очень хотим добиться того, чтобы зритель смотрел внутрь себя. Нас часто сравнивают с марионетками, потому что мы хотели эффекта кукольного театра, мы хотели добиться того, чтобы люди перестали обращать внимание на то, что я живой человек, со что своею собственной жизнью. А просто, они смотрели бы на нечто, на каких-то абстрактных существ, которые проходят перед ними. В идеале чего мы хотим достичь, это чтобы и в какой-то момент чтобы все, и декорации, и зрители, и актеры, и музыка - все это на мгновение пропало, исчезло. В этот момент, зритель ничего не видит и ничего не слышит, а когда он приходит в себя, выясняется, что он уже все посмотрел, все почувствовал и спектакль закончился. Не знаю, как это объяснить, но для меня это очень важно, чтобы я исчезал на какое-то время - конкретный я, Дима Бозин. Для меня в этом смысле спектакль "Саломея" явился самым точным. почему, потому что я же не женщина.  И именно это позволило мне играть Саломею так, что на какой-то момент зритель терял связь со мной, Дмитрием Бозиным - он видел Саломею, он оказывался там. Вот это и было для меня самым важным результатом.

Насколько Вы чувствуете зал? Он оказывает на Вас обратное воздействие?

Очень сильное. Зал - это всегда очень сложно. И по разному сложно. В разных залах ты затрагиваешь разные центры: когда зал нужно поднять, то ты это делаешь физически, когда он уже летит вместе с тобой, тогда и ты существуешь по другому. Это все и сложно, и, в то же время очень интересно: это почти одинаковый кайф - что ругаться с залом, что любить его. Когда на последних гастролях в городе Белгороде, на "Механическом апельсине", вдруг начались крики: "Нет, нам нужна "Саломея" (была замена), и, почти весь спектакль прошел под хлопанье дверей, под крики прямо из зала:"Что нам показывают! Что за черт, в конце концов!!!..." Все это было только на руку спектаклю "Механический апельсин". Война шла абсолютно спокойная, она должна была идти, эти люди, ходящие мимо тебе прямо на переднем плане, хлопающие двери - это все была музыка спектакля, она нужна была именно такая в тот день. Это было правильно.

Город был Ваш?

Мы его взяли. Мы упрямый народ.

Вы лично?

Нет, команда. У нас именно команда, команда уверенных в себе людей. Я, в принципе, очень командный человек. Я ценю людей с которыми я работаю, и это огромное счастье работать с ними. Роман Григорьевич набрал золотую команду. Она мне до безумия нравится. Для каждого лично - это своя судьба, но все равно эта судьба связана с Романом...

То есть он тихонечко управляет Вашей судьбой?

Конечно, конечно. Иногда не совсем даже не тихонечко. Иногда с огромным энтузиазмом, очень энергично :"Стоять, сидеть!"- так, примерно...

Что превалирует в актерской игре сознательное или бессознательное? Можете поймать на том, что вы живете этой ролью совершенно не задумываясь об этом.

Да, конечно, я могу себя поймать на этом, и это идеальный вариант для роли. Дело в том, что когда меня спрашивают, заботитесь ли Вы о внутреннем мире, тексте персонажа, о том, что за идею Вы проводите, на этот вопрос я отвечаю всегда одинаково: мне плевать, какая идея, абсолютно. У меня есть ноты, написанные в этом тексте, у меня есть партитура передвижения, а идея каждого спектакля может меняться. То есть я вышел - сегодня одна "Саломея", завтра - другая.

От чего зависит?

Зависит от какой-то неизвестной мне секунды. До последнего момента, не дай мне Бог, приготовить какую-то реплику, как я ее сегодня произнесу. Все - мне крышка. Вот точно в этом месте я эту реплику запорю, если я не откажусь от своей идеи. Я подхожу к этой реплике, и, если я вдруг захочу сделать заготовленное - мне кранты, я  вылечу еще спектакля на треть, наверное. А вот если отдаваться этому существованию легко и спокойно, то все пройдет нормально.

То есть бессознательное превалирует?

Абсолютно.

А как же логика? Вы же умный человек по жизни.

Логику включай до того. На репетиции, а лучше после репетиции. Лучше между репетициями. Там обдумывай, там соображай, и то, это наверное, все-таки не обдумывание...

Но Вы все-таки анализируете свой персонаж?

Хочешь честно? Все, что я анализирую - только с журналистами. Для себя - никогда. Вот ты спрашиваешь меня - тогда начинается процесс анализа, я начинаю отвечать. Скажем, что для Вас означало играть "Саломею". И я тогда начинаю вспоминать, что вот, действительно, это девушка из древнего мира, а для меня древний мир всегда очень много значил, это моя любовь на всю жизнь. Я помню все, вплоть до своей учительница Аниты Георгиевны, которая меня всему этому учила - красавица женщина, с египетскими глазами, сумасшедшее существо - мы боготворили ее. Но сам себе я этот вопрос никогда не задавал. Почему, потому что, вот мне сказали - ты будешь играть Саломею... и все, и дальше я уже не анализирую, мне не о чем думать. Я полетел. Все. Бывают персонажи, которые связанны с определенными мыслями - скажем первый спектакль - "Рогатка". Тема гомосексуализма. Это меня убивало. Я не хотел в это лезть - ну никак. Было ужасно все это открыть, я не мог читать это все. И вот тут, именно на сознательном уровне Роман переставил мое сознание, когда я понял, что, что речь идет действительно о любви. И разговариваю я о любви больше даже со зрителем, нежели со своим партнером. Поэтому, связь между мной  и Сергеем Маковецким, она должна быть просто очень дружественной. Не дай Бог разругаться - спектаклю смерть. Это я знал. А о любви - мы разговариваем и он с залом, и я с залом. Просто, если у нас гармоничный союз на сцене, то зал слышит наши слова, а если они чувствуют дисгармонию, они перестают слышать наши слова, они разглядывают нашу дисгармонию. Отношения партнерские должны быть очень гармоничными. Это не значит, что сразу зарождается дружба, хотя именно для нашего театра это и характерно, потому что очень много душевных сил закладывается в спектакль. И отдавая свои силы, тебе необходимо, чтобы партнер что-то давал тебе. Иначе очень тяжело.

С кем легче работать - с актерами высокого полета, скажем с Алисой Фрейндлих или Еленой Образцовой или...

Во-первых, я не знаю, что такое высокий полет, или невысокий полет - это дело зрителя, зритель сам выбирает, он сам оценивает актера. Это от возраста зависит очень сильно, и от того, насколько кто остается самим собой - именно собой, вот того зритель называет великим...

По-вашему, Алиса Фрейдлих, Елена Образцова - великие?

Конечно. И именно потому они прекрасны и велики, что их внутренний мир сохранился, и они своим упорством, тем, что они хранят свой мир, они доказали это зрителю до какой степени они велики. И когда Алиса Бруновна выходит на сцену, она занимает все пространство, до самой последней стенки зала - то есть все это здание - это она, и все происходит внутри нее... И я и зрители - мы все находимся внутри нее.

Тебя это не смущает?

Ни в коем случае. Ибо это и есть ее прекрасный мир, которым она тебя не отягощает, а дарит, радует. Она такая, все это уже случилось за нее. Так же и две замечательные актрисы - Елена Васильевна Образцова, которая оказалась действительно замечательной драматической актрисой, и Ирина Соколова, прекрасная питерская актриса. Когда они в паре, это сумасшедший дуэт, сравниваться с которым я даже не стану. Я не хочу этого. Я хочу видеть и восхищаться тем, как они замечательны. Тогда у меня есть возможность обрести такую же силу впоследствии. А до того момента, пока я буду спорить с ними, кто из нас более великий, я ничего не приобрету, я буду просто заниматься спором. У меня нет в этом необходимости - я не хочу этим заниматься.

Спор не должен существовать на площадке?

Абсолютно.

А если получается так, что приходится работать с партнером, с которым тебе дискомфортно?

Это больно, это очень тяжело. Больше того, потерять связь с партнером, связь, которая когда-то существовала - это еще тяжелее. В спектакле "Рогатка" у нас получилось так, что Сергея Маковецкого заменили, а потом он вернулся. И произошел этот разрыв связи. Дело было не в том, что партнер неприятен, а в том, что человек, который очень долго был тебе близок, становится твоим антагонистом - и все. Я потратил очень много времени, для того, чтобы восстановить равновесие. Я не занимался сценой, залом, а долгое время мы с ним сражались - мне необходимо было ему понравиться. А когда ты ставишь перед собой эту задачу - у тебя точно ничего не выйдет. Если мужчина хочет понравиться женщине, если он тратит какие то усилия - он ни черта не понравиться. Это закон такой. Чего бы он не предпринимал, он все равно будет как бы человек со стороны и женщина будет смотреть на это, отмечать - о, он сделал еще один шаг, вот еще один, - и все. И тут такая же ситуация. Однажды Сергей не выдержал и, забыв про слова своего персонажа, сказал:"Антон, я тебя не понимаю." Я готов был его убить, но он был прав, потому что я действительно пытался восстановить разрушенную связь и сделать это никак не мог. И тогда я понял, что разрушить этот союз можно в одно мгновение, а вот восстанавливается он очень долго, к сожалению. И я тогда решил, что не буду тратить на это силы, что должен просто подождать...

Ты прекрасно танцуешь. Пластика или драматическая часть спектакля - что из чего исходит?

Дело в том, что с точки зрения любого танцовщика, я танцевать не умею. Это de facto. Я не владею ни одним элементом. Для того, чтобы владеть этим, нужно действительно серьезно заниматься танцем, чего я никогда в жизни не делал. То ли в силу лени своей, то ли еще чего то. Поэтому, вся моя пластика - это равно есть драматическая часть спектакля. Для меня. Еще я очень люблю говорить, что я ненавижу танцевать - это правда. Когда говорят - ты будешь танцевать в этом спектакле, я напрягаюсь. Это чуть чуть не мое, я не очень это люблю. Дело не в том, что я не хочу быть танцовщиком, хотя такая мечта была когда-то, но лень, наверное, все же лень. А дело в том, что я благодарен Роману Григорьевичу за его принцип - ему не важно, вращаюсь я восемь раз в одной точке, или прыгаю как-то классно, или нет, а ему важно, способен ли я ту музыку, которая звучит, оживить, олицетворить, и опять же создать какой-то мощный зримый образ. Это важнее и ему, и мне. Если я могу это сделать не вращаясь, не особо прыгая, значит - отлично, я добился результата.

Однако, ты постоянно танцуешь...

Да, да, да, но это зрелищная необходимость - Роману Григорьевичу необходим зрелищный спектакль, чтобы зритель имел перед собой всегда картинку.

Для тебя танец - это не откровение, а скорее продолжение драматической линии?

Да. В тот момент, когда слова заканчиваются - начинается другое выражение, а потом я снова возвращаюсь к словам. Для меня это сопоставимо с тем, что я, не зная английского, говорю по-английски: в какой-то момент у моего персонажа заканчиваются русские слова и начинаются английские, так же приходит и танец. Это равный язык. На самом деле, на земле то мы точно также существуем - у нас заканчиваются слова и начинаются прикосновения...

Что для тебя важнее в спектакле слово или дело, смысл или эмоции?

Конечно, в каждом спектакле, в каждой роли для меня есть какая-то ключевая фраза. В "Саломее", например, это обращение к Иоаканнану:"Почему ты на меня не посмотрел?" Ты хотел видеть только своего Бога. Хорошо - ты его увидел. Я сделала тебе это. На, смотри! Именно это для меня было важно, этот конфликт, между тем, что она не знает, что такое этот Бог, и, знать, в принципе, не очень хочет - "Это была твоя идея, насчет Бога. Вот я тебе ее осуществила". Этот конфликт язычницы и веры для меня был очень важен. Но, я не верю, что в тот момент, когда я все это говорю, зрители думают о конфликте язычницы и веры. Вот не думаю я так, и все. И сам бы не стал бы на этом настаивать. Это моя мысль. Моя идея. Я точно знаю, что каждый зритель в этот момент думает свое. Почему же я должен навязывать ему какую-то свою идею, пусть он продолжает думать свое, для меня это самое важное. Для кого-то важен смысл, для кого- то эмоция.

А для тебя?

Для меня, наверное, такого разделения не существует. Потому что самое важное для меня в спектакле - это пауза. Пауза между словами, между словом и жестом. Полная тишина. Она для меня определяет все. Вот то, что происходит в эту паузу, в тот момент, когда возникает этот вакуум - вот это для меня самое важное. Я считаю, что это вообще самая высшая точка любого спектакля, любой роли. Вот это "между". Что бы совсем ничего не было. Другое дело, что спектакли так строятся, что мы должны много наворотить, наговорить, натанцевать, чтобы этот вакуум в конце концов возник. Но, если он получился, я считаю, что сегодня все получилось. А если он так и не возник, а я весь спектакль пропрыгал и проговорил - значит все, я завалил спектакль. Только в вакууме актер наполняется. До этого я трачу, трачу, трачу, а за вакуум я все в себя впитываю, я все возвращаю. И это очень здорово.

Как зритель любишь театр?

Да, очень. Я очень благодарный зритель. Мне кажется, что я абсолютно все приемлю. Я считаю, что все вообще есть театр. Я так все вижу, и когда мне говорят - это хорошо, это плохо - мне наплевать на это хорошо и плохо, я смотрю и, если есть эмоция какая-то - это всегда хорошо. Все-таки мне кажется, что человек от своей эмоции очень сильно зависит. Если у человека не может родиться ничего внутри, то ему хоть какой спектакль покажи, он не сможет его почувствовать. Поэтому я всегда готовлюсь к походу на спектакль, на фильм, для меня это определенный ритуал. Потому что я должен накопить много сил внутри себя, чтобы актер мог мною подпитаться. Вот такой я зритель. Так я существую, как зритель, даже, если я смотрю кино, я все равно стараюсь кормить актеров собою, своей эмоцией. Я считаю, что зал поступил совершенно по хамски, когда приехал Джо Кокер. Этот Дворец Съездов, пижонский, к этому человеку отнесся с такой прохладцей непонятной и хотя я прекрасно видел, что он рвется на части. там. на сцене. но они умудрились всем зало спокойно ему похлопать.

И ты с ними?

К сожалению, моих эмоций на это не хватает, я так не могу, я, наверное, выглядел обычным сумасшедшим, который прыгает и мешает всем смотреть академический концерт, на который они пришли и молча хлопают. А меня выгнали из партера, я пошел на балкон и оттуда его поддерживал настолько эмоционально, насколько мог. И в тот момент мне было все равно, что Джо Кокер не знает, кто там прыгает, мне на это наплевать, но я считаю это просто своей обязанностью, когда я в зале поддерживать того, кого я пришел увидеть и услышать. Я знаю, что и ему это нужно.

Какая публика самая благодарная наша, или...?

Москва - самый холодный город. Не могу назвать место, где самая приветливая публика, но московская публика - самая холодная публика. Самая сдержанная, самая снобистски настроенная - это все-таки московская публика. Информационного голода у московского зрителя нет, да и не какого голода у московского зрителя нет - может именно из-за отсутствия этого голода, они спокойно садятся и спокойно смотрят, и мало кого можно оторвать от спинки стула.

Даже несмотря на обилие преданных поклонников?

Во-первых, их не так уж и много. Но я им благодарен, особенно тем, которые ходят почти на все спектакли. У них наступает такой замечательный момент, когда они перестают относиться к тебе как фанаты, они становятся частью коллектива, они могут прийти к тебе и сказать:"Ты знаешь, сегодня как то не сложилось..."

Для тебя это важно?

Конечно. С одной стороны, я страшно боюсь этого, потому что сам для себя я сознаю, что что-то не вышло, а от другого услышать - это больно. Но, тем не менее - это необходимо, я это понимаю и ценю. И несмотря на то, что я потом ночь буду не спать, весь в переживаниях, зато на утро, я многое пойму, гораздо больше, чем понимал вечером. К тому же, это зависит от человека. От какого-то человека хочешь слышать только похвалу. Тебе очень важно, как именно он тебя хвалит - так он умеет это делать. А, скажем Роман Григорьевич - он хвалить просто не в состоянии. Он хвалит так, что уж лучше б ругал. Так он устроен. Когда он начинает хвалить, ты сразу понимаешь, что он тебя обманывает. Он все время находится в твоей оппозиции. Все время дает тебе как бы пространство для развития, движения вперед

То есть он не ставит точку, не говорит - ты гений...

Не дай Бог!

А вообще гениальный актер - есть такое понятие, или это просто красивый миф?

Конечно, есть гениальные актеры. Раз существует миф - значит, существует гений - миф не рождается просто так. Я в это не верю. Совершенно правильно говорят американские продюсеры про каких-то звезд: " Вы думаете, мы их раскрутили? Ребята, а кто б на них пошел, если б ничего в них не было? Посмотрите, ходят целые стадионы!!!" Да, есть люди, которых понимают с запозданием, и это трагедия. И тем не менее - их в конечном итоге понимают - на земле ошибок не бывает. Если учесть, что жизнь человека продолжается после его биологической смерти - если в тебе что-то есть, это оценят, все встает на свои места. Тарковскому было очень сложно. Но сейчас произнесите - Тарковский - и все сразу падают ниц... Поэтому я не очень доверяю людям, которые говорят: "Ничего, ничего, мы сейчас сделаем попонятнее. Не будет от этого толка. Зритель с самого начала будет знать - мне сделали попроще и попонятнее..

Зритель, он умный?

Очень

Нельзя считать, что зритель не разберется?

Ни в коем случае!

А как же говорят - широкие массы, надо учитывать вкус массового зрителя...

Е-рун-да!!!! Тупой широкой публики не бывает. Тем шире публика, тем она умнее. Вопрос выдерживаешь ты, или не выдерживаешь. Есть у человека способность отступить или нет. Скажем, у Андрея Макаревича не было способности отступать. И он остался собой. Выходит Музыкальный обоз - и он поет свое спокойное "Ах, варьете, варьете...", а все вокруг прыгают и танцуют. И тут я вспоминаю, что когда то давно, в каком-то фильме, он очень молодым сыграл молодого руководителя группы и спел эту песню, к нему подошел режиссер и сказал:"Знаешь, это здорово, а теперь ты сделай тоже самое, но так весело, заводно... Понял? - Понял. - Сделаешь? -Нет." Он был тогда очень молодым. И это его самосознание не изменилось и по сю пору.   А миру по-прежнему нужно варьете: здесь попрыгаем... а Макаревич остался собой. А Алиса Бруновна осталась собой. Елене Васильевна осталась собой...

А ты всегда остаешься собой?

Я надеюсь остаться собой, потому что у меня были шансы отступления, отхода... К счастью, пока, во всяком случае, я очень болезненно реагирую на это. Однажды мне пришлось участвовать в проекте, музыку которого я не понимал, и я пел под фонограмму. У меня был выбор - я мог этого просто не делать. Но, в какой-то момент я себе это позволил. Потом я очень долго не мог прийти в себя. С тех пор я стараюсь не совершать таких вещей. Благо, зритель оказывается очень умным существом еще и в том, что он умеет прощать. Он забывает тот момент, когда я совершаю такие глупости. Над нами есть, как говорят, обширное информационное поле. У меня есть такое ощущение, что зрители туда эту ошибку не пускают. Именно зрители. Они ставят барьер - и твоя ошибка остается здесь, с тобой. А тебе дают еще один шанс - я это очень чувствую. Я вообще очень завишу от людей...

Ты не самодостаточный человек?

Ни в коем случае. Мне очень нужны люди. Я живу с ними, я живу внутри них, и не способен остаться один, без возможности выразить кому -то себя. Хотя я считаю, что человек, прежде всего живет для собственного удовольствия, главное, чтобы он для себя решил, что он все делает правильно. Ведь зрителя нельзя заставить чувствовать, видеть, если он закрыт для восприятия. Если он идет с открытой душой - он почувствует Саломею, почувствует взрыв эмоций. Если он закрыт - он спокойно просидит два часа с мыслями типа - ну, что же мне еще такое покажут... И почти ничего не получит от спектакля, может что-то почерпнет в интеллектуальной сфере, но для души - нет. Но, получаешь ты сам удовольствие только в том случае, если ты даришь радость, эмоции другим. Это очень важно, и в этот момент ты начинаешь жить и чувствовать не для себя - а для них.

Твоя семья тебя поддерживает?

Да, конечно. Не могу сказать, что они особо как-то поддерживают меня в моей театральной жизни, но в целом, я их поддержку очень чувствую и она мне необходима. Я бы, например, никогда бы не смог совершить самоубийство зная, какое непоправимое горе это будет для них. С моей точки зрения - самоубийцы - это жуткие эгоисты, которые думают только о себе. Я просто так не смогу. Поскольку моя семья, мои близкие мне безмерно дороги. Моя семья - это люди, которые в первую очередь меня оберегают. Не секрет, что я играю постоянно подонков и убийц. И, в принципе, это черная энергия - она всегда со мной. Она всегда из меня прет в огромных количествах. Рано или поздно, мне просто пришлось научиться ее вырабатывать. И из достаточно спокойного, светлого, улыбающегося мальчика, я все-таки превратился в нечто подобное своим персонажам.

"Апельсин" тебе играть уже было не сложно?

"Апельсин" - уже нет. Я был полностью готов. Сложным в этом плане был только "Маркиз де Сад" - это первый жестокий спектакль. Если еще в "Рогатке", мой персонаж во втором акте еще как-то шел в наезд, то до "Маркиза де Сада" - этому мальчику еще никто не верил. Он шел в наезд, а зритель спокойно смотрел: это тот самый светлый мальчик, который пытается пойти в наезд. Это было, в общем-то то, что нужно. Но после "Маркиза" и еще нескольких персонажей, Маковецкий сказал: "Ты знаешь, Димка, давай- ка теперь попробуй сыграть светлого мальчика, идущего в наезд." Поскольку теперь ты открыто это делаешь, все видят твою способность наезжать. Я научился это делать, поскольку все роли, которые я хотел сыграть, они все связаны с жестокостью. Это Маугли, в первую очередь. Это очень важная для меня книга. Причем не только персонаж, а именно книга. Идея, заложенная в ней - это мощнейшая мифологическая идея - создание сверхчеловека, сильного, мощного. Там нет сказки. Остальные персонажи, которых я хочу сделать в театре, связаны с возрастом - я хотел бы сыграть трех стариков. Это Бальзак, "Шагреневая кожа", тот старик, который появляется в самом начале. Второй - капитан О'Хара в "Моби Дике", очень важный для меня персонаж - когда- то он жизнь мою сложил так, как нужно. Третий - Гофман "Золотой горшок" - архивариус. Гофман - это вершина для меня. Потому что это фантасмагория, реальная фантасмагория, которая мне оказалась очень близка

Любимые роли - все впереди?

Да. В молодости, человек проходит - и это еще не его путь. Я согласен со своим героем из "Апельсина". В молодости, мы действительно похожи на заводную игрушку, которую кто-то завел снаружи, и, пока завод не кончится, мы идем. А вот уже впоследствии, когда он заканчивается, и нужно завестись снова - ты прикладываешь к этому усилия, и вот тут и начинается твоя жизнь и твоя работа. Я, конечно, благодарен Роману Григорьевичу за то, что в это время моего такого бесхозного передвижения во все стороны, он оказался рядом со мной, и моя мечта получила шанс не умереть.

Мечта - это театр?

Да, это театр, огромный серебряный город, в центре которого стоит театр, и на всех улицах живут люди связанные с театром, и со всех уголков земли слетаются люди, чтобы прийти в этот театр, смотреть спектакли. Вот такая мечта у меня всегда существовала, еще с детства. В этот город я поселял разных людей, люди приходили и уходили, но все они были связаны с театром...

В твоем представлении театр - это что-то светлое, а играть тебе приходится темных персонажей. Это конфликт - или обусловлено нашим временем?

Эпоха не изменилась, человек не изменился... Я когда был в Риме, смотрел на Колизей, я понял, что 50 тысяч человек собиралось посмотреть на то, как люди убивают друг друга. А театр - он снаружи хрустальный, а внутри то он - черный. И в нем может рождаться все что угодно, и зло в том числе. Пусть уж лучше зло рождается в театре, чем где либо еще. Но, Земля есть Земля, и люди предпочитают другой театр - предпочитают воевать по-настоящему, а не смотреть войну. Мне жаль, что это так. Но сделать с этим ничего нельзя, поэтому черное будет существовать. С другой стороны - вот горе человека, у которого кто-то погиб. Что может быть светлее и важнее этого горя? Ведь если этого горя нет - вот это трагедия, вот это ужас. Получается, что тот, кто погиб - никому не нужен, и тот, кто не имеет способности горевать уже не является до конца человеком. И тут даже нет границы, тут все слито.

А что для тебя вообще самое дорогое в жизни?

...Слезы. Дороже, наверное, ничего не знаю. И всегда бы хотел бы хранить их, хотя говорят - это очищение, для человека очень важно - это уметь плакать, тогда он успокаивается впоследствии. Но, зато когда они текут - это сумасшедшее богатство - ты видишь эти слезы, ты начинаешь чувствовать. А случается так, что какая-то счастливая эмоция будет для меня самой дорогой, самой важной. Это будет то, чего я добивался, и, если я явился причиной этих светлых эмоций, это мне очень дорого. Значит, я чего то стою, я кому-то нужен. А вообще на самом деле для человека самое важное - это полная тишина, ничего, вот тот вакуум, о котором я говорил... Когда уже людям не надо ничего говорить, не надо ничего делать - они просто находятся в этом вакууме - это есть самая высшая точка вдохновения для человека. Человек не может достичь этого один - это не правда, он всегда должен быть с кем-то, чтобы этот вакуум состоялся. И мы так ценим этих людей, с которыми это возникает, с которыми мы теряем связь с внутренним миром, с внешним миром, со всем...

Такие люди есть в твоей жизни?

Конечно, обязательно есть.

Ты счастлив?

Я поостерегся бы этого слова, потому что боги завистливы, и человека, который постоянно говорит "Я счастлив, я счастлив" - они моментально ударяют, чтобы не так уж хвастался, чтобы он почувствовал, что он был счастлив... У меня есть опасение, что когда человек легко говорит о том, что он счастлив, он своего счастья не чувствует. Я предпочел бы ответить - нет, поскольку для меня это больше значит, все свое дорогое в этот момент я острее чувствую.

Что тебя беспокоит в театре?

Не могу сказать, что меня это очень беспокоит, но есть одна штука, которая стала меня сильно доставать. Это касается гей сайта и со всех, кто с этим связан. Наш театр - это такой странный и замечательный парадокс - в актерской театра Романа Виктюка нет ни одного гомосексуалиста. Это прекрасный парадокс, который преследует нас уже лет семь восемь. И каждый раз, когда принимается новый парень, и мы понимаем, что он тоже не гомосексуалист. Я не знаю ответ на вопрос, почему так происходит. Но Виктюк гений еще и в этом - он создал театр гей-культуры, где нет ни одного гомосексуалиста. Хотя все зрители бывают свято уверены, что все мы гомосексуалисты. Я понимаю, что это лишний раз доказывает, что мы очень убедительные актеры. Было бы очень здорово довести до сознания зрителя этот парадокс - ведь именно в этом парадоксе мы существуем гораздо интереснее. Я не раз убеждался, что, когда люди приходят смотреть наши спектакли будучи уверенными, что мы геи, они воспринимают то, что мы делаем совершенно иначе, чем те, кто знают, что мы это играем. Я сыграл - именно сыграл и гомосексуалистов, и бисексуалов, и женщину - это фантастически интересно мне, если я знаю и все знают, что я не гомосексуалист, что это именно игра, именно то, что я создаю. Было бы гораздо скучнее все это осознавать, если бы я знал, что я гомосексуалист. Тогда я бы все играл совершенно иначе, и думал бы я об этом по-другому. Конечно, каждый сам для себя должен разобраться в этом вопросе, познать себя и не лгать прежде всего себе. Что можно пожелать человеку - это именно знать познать себя...

А можно познать себя до конца? Ты, например, уверен, что знаешь себя? Или еще только узнаешь? И никогда не совершаешь чего-то такого, чему впоследствии сам удивляешься: "Господи, что ж я делаю, неужели это я?"

Ой, это ужас! Это бывает, ты что! И не дай Бог, чтобы этого не было!! Причем я очень люблю действовать таким образом: я говорю себе - с сегодняшнего дня я не буду делать вот это и вот это. Это значит, что сегодня же я нарушу ровно столько запретов, сколько себе поставил. Для меня это очень важный тест. Я обожаю нарушать эти принципы, барьеры, поставленные самому себе. Я, наверное, для того их и ставлю, чтобы иметь возможность их нарушить

Скучно тебе, таким образом, не бывает.

Да, я, вообще, не знаю, что такое скука. Я даже хотел бы испытать, что есть скука, когда тебе этого не хочется, и вот этого не хочется, это не прельщает, и сюда тебе не надо. А я очень жадный до жизни человек. Мне все нужно, мне все интересно, мне всего надо добиться. Иногда я прошу высшие силы умерить мои аппетиты, дать мне хоть от чего- то отказаться, хоть на несколько мгновений. Я очень хочу отказаться - и я не могу.

А бывает, что ты чего- то очень хочешь и не получаешь?

О, да, конечно!

И как ты поступаешь?

Ну, все... Я воин! Я добиваюсь своего. Хотя, на самом деле, я мечтаю преодолевать это чуть иначе. Однажды, один очень хороший астролог сказал мне - тебе нельзя людей ни в чем убеждать. Ни на сцене, ни в реальной жизни. Ты не должен быть проводником какой-то своей идеи. Поскольку получается так, что если я стараюсь кого-то поставить на путь истинный, то у меня достаточно сил для того, чтобы на этот путь его поставить, и убедить его, даже если он был очень упрям, я сумею. Но, я его уничтожу. То есть он надолго потом потеряет себя, будет ненавидеть меня, за то, что он лишился этой возможности чувствовать себя и жить своей жизнью. Будет постоянно находится в дискомфорте, пока он будет находится в моей власти. Поэтому мне запретили властвовать, и я не хочу этого. Я хочу растворяться в людях. Когда я вижу цель, я хочу научиться сказать себе - это цель не твоя. Она тебе не нужна. И я ее получу тогда гораздо быстрее. Этому я научился очень давно. Помнишь, была такая "игра с судьбой". Бросаешь три монетки и задаешь вопрос высшим силам. Однажды я бросил монетки, и не задал никакого вопроса. И услышал ответ на не поставленный мною, но мой самый важный для меня вопрос. И поэтому я уверен - все все знают, все цели человека известны. Если я этого хочу и это мое - это так и будет мое, и чем раньше я откажусь от этого, тем быстрее эта цель будет моя. До тех пор, пока я воюю, ругаюсь, добиваюсь - я ничего не получу. Я получу только врагов и все. Это будет единственным результатом моей войны...

Подводил промежуточные итоги своей творческой биографии Дима таким образом:

За время работы в театре Виктюка, я сыграл: двух гомосексуалистов, двух бисексуалов, трех натуралов, одну женщину, и одно существо неопределенного пола, которое постоянно меняется. По-моему, для человека, который сам по себе гомосексуалистом не является - это замечательный послужной список.

И достаточно равномерно движешься. Может быть только еще одну женщину?..

Нет, вот тут бы я не хотел ничего добавлять, поскольку я сыграл на мой взгляд самую лучшую женщину, самую прекрасную, какую можно было сыграть в театре. Из драматических ролей - это самая сильная женская роль. Существуют еще возрастные роли - леди Макбет, например. Но из молодых девушек - эта самая прекрасная. А дальше -мечты, мечты мечты... Но с точки зрения Мауги - все что я сыграл - это часть него, какие-то его ипостаси, частные случаи. Это мне очень нужно. Пока я Маугли не сыграю, это будет моя идея. Мне необходим именно Маугли. И это должна быть именно книга, что тоже для меня очень важно. Наверное, самое замечательное произведение в этом плане - это Р.Бредбери "451 по Фаренгейту". Где люди становятся книгами. Я считаю, что это высшее воплощение актера - стать актером-книгой. Это не фантастика, потому что есть С.Юрский, есть М.Козаков - люди, сквозь которых мы с удовольствием прочитываем книгу за книгой. А в древней истории существовали баяны, сказители - вся история существовала как бы сквозь них. Вот если я смогу это сделать, добьюсь своего, тогда я правильно выбрал дорогу. А до того момента, пока люди разглядывают меня, разбираются с моей сексуальной ориентацией, с моей фигурой- это значит, что я чего-то не доделал, у меня еще все впереди, и у меня еще есть шанс. Это как с воздухом и здоровьем - мы замечаем его, когда его нет. Так что, дай Бог, чтобы у нас все было и мы ничего не замечали.

театр Романа Виктюка, апрель 2000г.

фотографии Ольги Кузнецовой

http://geocities.com/olga_kuznecova/performance.htm

ТЕАТР РОМАНА ВИКТЮКА

О.Уаилд "Саломея" - 25 апреля - Моссовет, 28 апреля - Сац

Э.Берджес "Заводной апельсин" - 26 апреля - Моссовета,  29 апреля - театр Сац

	Напоминаем: все, что Вы здесь прочли, сугубо личное
	мнение, строго не рекомендательного характера!

      ВАШИ ЗАМЕЧАНИЯ ПРОЧТУТСЯ

theatral@mail.ru