|
||||
Предмет и высказывание.Понять идею "Щелкунчика", поставленного в Мариинском театре художником Михаилом Шемякиным и хореографом Кириллом Симоновым, непросто. Хотя поначалу все более или менее очевидно. Нам показывают бюргеров, самодовольных, пошлых, похожих на крыс внешне и подобных им внутренне. Подобие утверждается костюмами (головные уборы, похожие на крысиные головы) и подтверждается пластикой (движения рук с растопыренными пальцами, как удары лапой). Бытие бюргеров физиологично и отталкивающе. Художник увлеченно навязывает взгляду все гипертрофированное, непомерное - свиные туши, насекомых, среди них копошащихся (танцовщики, к костюму которых прикреплены крылья и полосатый желто-черный “хвост”), накладные зады и громадные монокли, толстые слои тканей, жирные линии, массивные фигуры а ля Церетели, выхолощенные, кричащие тона - фиолетовый, сиреневый, розовый, коричневый, черный. Им, как следует ожидать, противопоставлены девочка Маша, одетая в зеленое платьице, и Щелкунчик-Принц. Она цепляется к взрослым, тянет их за кринолины, сердится, обижается, пробует обратить на себя внимание и всюду встречает равнодушие; берет Щелкунчика под свою нежную опеку, защищая от наглого, развязного братца. В ответ Щелкунчик трогательно и галантно протягивает ей руку. Как положено принцу из сказки, он оберегает героиню, всеми силами защищает от чудищ, уродов и насекомых, которыми полнится спектакль Шемякина. В финале герои сочетаются браком на фоне архитектурных тортов Конфитюренбурга, где и остаются — сон в этом “Щелкунчике” не оканчивается пробуждением. Постановщик, казалось бы, помнит о Гофмане, романтизме и романтической иронии, последовательно клеймит бюргеров и их мертвый, омерзительный быт, симпатизирует чистым, наивным детям. Однако создается впечатление, что именно этот проклинаемый быт, это отождествление людей с крысами и есть главный источник фантазии Шемякина, единственный значимый тезис среди обрывков мыслей, мотивов и тем. Скажем, сюжет самопознания зачинается томным и чувственным соло героини, во время которого она то взлетает в прыжках, то падает на сцену, обхватив руками коленки - и не имеет продолжения. Тема "добра, побеждающего зло" заявлена в сцене, где Принц поражает шпагой насекомое, залетевшее из дома Штальбаумов (см. выше), - и опровергнута решением дивертисмента, в котором участвуют точно такие же насекомые. Конфитюренбург, облепленный гигантскими мухами, в итоге оказывается ничем не лучше кухни дома Штальбаумов, а значит путешествие героев, испытания, искушения, прозрения теряют всякий смысл. Понять, из каких соображений они предпочли жутковатый энтомолого-кондитерский сон возвращению в кошмарную крысино-свиную реальность, вообще невозможно. Нелогичность режиссерского построения могла бы быть компенсирована хореографическим целым, органически вытекающим из тонкого прочтения партитуры П.И. Чайковского. Этого не произошло. В оркестре стонут скрипки, надрываются трубы, скорбно вибрирует вальс; на сцене выстроенные рядами танцовщицы синхронно поднимают руки: левую - правую, левую - правую, раз-два, раз-два. В оркестре нарастает торжественный, роскошный, страшный вал звучаний; на сцене Принц и Маша нежно целуют друг друга. От музыки взята ритмическая основа, на которую положены полухарактерные, искаженно классические па (вывернутые руки, движения с пятки), элементарная акробатика, несложные фигурации кордебалета, бытовая пластика (прижимание рук к лицу, гримаски обиды и радости - из общего балетного арсенала) и робкая, но вульгарная эротика: выставить ножку, повилять бедрами. Внимания заслуживает вальс черных снежинок, которые попадаются героям на пути в Конфитюренбург. Впервые холодное, отчужденное начало в музыке вальса, в котором обычно видят пасторальную наивность, расслышал Федор Лопухов, решив его средствами мюзик-холла. Шемякин с Симоновым отчужденностью не ограничились, представив мрачных, мутных и малоприятных созданий, агрессивно атакующих героиню. Танцовщицы в черных облегающих трико с белыми блестками (снежинки) выстраиваются клином справа. Оказавшиеся в передней линии синхронно приседают (при этом бедро “эротично” отклячивается), разворачиваются и, перемежая бег с па де ша, удаляются меж рядов за кулисы. Королева снежинок танцует разнузданное соло, лихо выбрасывая ноги. Кордебалетные массы движутся навстречу друг другу, как виллисы в “Жизели”. В финале снежинки закрывают Машу, словно лебеди — Одетту в четвертом акте “Лебединого озера” всех редакций. Вальс черных снежинок - едва ли не единственный номер балета, решенный средствами классического танца, с относительно разнообразными фигурациями кордебалета, более не встречающимися в спектакле. Естественно отнести его авторство Алексею Ратманскому, который начинал работу над спектаклем. Но предположительный текст Ратманского настолько густо покрыт оригинальными симоновскими письменами, что выделить первоначальный замысел нет возможности. Характер жеста, отдельные решения вроде падений на сцену и дрыганием ногами, ограниченность лексики (па де ша, батман, жете) — все это от Симонова. Концепция и оформление — от Шемякина. Во всяком случае, вальс злобных черных снежинок трудно вообразить в спектаклях тонкого, насмешливого и блестящего Ратманского, любовным юмором отстраняющего традиционную - подчас технически очень сложную - классику, умеющего иронией снять пафос, бережно, почти стыдливо, развивающего темы красоты и одиночества. Загадок, отгадок, внутренней тревоги, радости, боли, удивления, благих намерений и трагических срывов - ничего этого нет в спектакле Шемякина, а значит здесь нечего "поощрить", "разделить", "принять", "отвергнуть" или "полюбить". Только "отметить" - косноязычие хореографии и тавтологию режиссуры, невероятную агрессию средств и пробивную энергию самоподачи. Бутафория Шемякина органична и цельна, неприглядна и наглядна, никак не обыграна, ни с чем не взаимодействует, но внятно и громко говорит за себя. Сергей Конаев |
||||
Воспроизведение любых материалов ММВ возможно только по согласованию с редакцией. Если Вы ставите ссылку на ММВ из Internet или упоминаете наш узел в СМИ (WWW в том числе), пожалуйста, поставьте нас в известность. |