Рецензии

От редакции: Публикуемый ниже материал может показаться кому-то довольно спорным. Мы и сами долго размышляли, стоит ли предлагать его вниманию читателей. В конце концов, решили - стоит. С одной стороны он представляет собой довольно интересное чтиво для тех, кто интересуется балетом и разбирается в нем, с другой - написан в достаточной степени живо, так что даже те, кто балетом не интересуются, могут найти эти зарисовки интересными для себя. Что же до того, насколько приводимые суждения соответствуют истине - оставляем судить об этом читателю. Итак, отрывки

Из дневника балетной крысы

Знаете ли вы, что такое высокая балетоманская страсть? Душа, одержимая любовью к “высокому искусству”, и недели не может прожить вдали от театра, где в сотый раз сходит с ума Жизель, засыпает на сто лет принцесса Аврора или умирает от укуса змеи баядерка Никия.
К таким неистовым балетоманкам относится моя подруга, с которой я познакомилась когда-то в очереди за билетами на 4 ярус Большого театра. Время от времени приходя к ней в гости, я обнаруживаю на ее столе десятки беспорядочно разбросанных папиросных страничек бумаги со скачущими вкривь и вкось строчками. Это – никому не ведомая летопись сегодняшнего московского балета, создающаяся в антрактах и сразу после спектакля.
Зная, что всем этим запискам неизбежно суждено погибнуть в грудах книжек и газет, я бессовестно стащила несколько из них. Сноски принадлежат мне (О.М.).

26 сентября 1997 года. Большой театр.

“Шопениана”. Бал московских сильфид. Прозаическое представление о романтическом мифе. И спектакль о судьбе современного мечтателя. Его удел – три сильфиды.
   Первая (Цветницкая) – Сильфида-работница, деловито разводящая воздух руками и по-домашнему основательно опирающаяся на него. Вторая (Леонова) – Сильфида-крестьянка. Воплощение витальных сил и земной соблазнительности. Третья (Уварова) – Сильфида-мещанка. Сванильда, переодевшаяся сильфидой и с улыбкой выслушивающая романтические бредни поэта.
   А Юноша (Алексей Фадеечев) – утомленный мечтатель, когда-то погнавшийся за романтической мечтой, но в погоне за ней поднабравшийся меланхолии и скепсиса.
   Ногами все всё делали хорошо.

29 октября 1997 года. Большой театр.

Впервые увидела в “Анюте” балерину, не копирующую Максимову –Семиреченскую.
   С самого начала, когда эта Анюта с отцом и братьями самозабвенно танцует на улице, в ней ощущается лихорадочная жажда любви и восхищения, которая определяет ее судьбу и которой не было в прошлых Анютах.
   И когда она появляется в фате под руку с Модестом (Петухов – весь очень кругленький, словно мячик, самодовольный, ограниченный, подобострастный Модест), в Семиреченской нет подавленности, а только омерзение. Одно унижение – нищету – она променяла на другое – мужа, для которого слишком хороша. И эта Анюта знает, что достойна лучшей участи. Присутствие Модеста – невыносимое напоминание о бессилии и бесправии.
    Но вот муж осчастливливает ее подарком. И с этой минуты она больше не замечает его. Как завороженная, она тянется к этому черному боа и, на вершине блаженства, закутывается в него. У нее взгляд очаровательной хищницы. Здесь нужно именно лицо Семиреченской, совершенно не балетное, лишенное детской умильности и кукольного очарования – лицо современной женщины, заносчивой и беззащитной, сильной и нежной. Не в ее характере проспать 100 лет, ожидая чудесного принца. Она вынуждена складывать судьбу собственными руками. У нее есть не только сердце, но и мозг, подчиняющий сердце себе. Правда, пируэты – в любых руках – эта Анюта злостно заваливает.
   На бал Семиреченская является уже не застенчивой учительской дочкой Анютой, но Анной. И не Артынов увлекает ее, а она обольщает его со всей женской страстностью и нетерпеливостью.
   “Я роскошь люблю. Блеск, красота
    Словно сияние солнца чаруют меня”, - выговаривают ножки Анюты в тарантелле. И Семиреченская с наслаждением демонстрирует свои стройные ножки, не отличающиеся выдающейся изысканностью, но радующие глаз.
   Но, по-моему, наибольший энтузиазм у Семиреченской вызывает финальная сцена на катке. Анюта упивается поклонением и восхищением. Она достигла своей цели (вот только провожание глазами взлетающей вверх ноги при каждом батмане здесь не совсем уместно). В руках офицеров Анюта парит над толпой – и ее глаза встречаются с глазами позабытого ею Студента. Стоп-кадр: мучительный излом в лице, окаменевшая фигура - в одно мгновение открывается бесповоротность происшедшего. Она берет себя в руки: “Не думать, не думать, только не думать. Я счастлива. Все есть – любовь, обожатели. Вот только, ради Бога, не надо думать!”.

28 декабря 1997 года. Большой театр.

   Сегодняшняя “Спящая” в Большом была живая! Даже феи. Хотя все они, кроме Жарковой-Нежности, были не совсем теми, за кого себя выдавали. Томная красавица Суворова – фея Холодности или Бесстрастия, но совсем не Беззаботности. Уварова, с трудом скачущая на пальцах, - несколько напряженная Щедрость. А Капцова, обаятельная и легкая в ногах, так нервно перебирала руками, словно она вовсе не Резвость, а фея Лихорадочности.
   Зато в “камнях”, в полном соответствии с именем своей феи, бриллиантами сверкали пуанты Яценко. Она пронеслась, рассекая воздух чуть тяжеловатыми, зато точными и сильными ножками. Правда, она не умеет придать своей улыбке торжественность, соответствующую холодному блеску алмаза.
    Аллаш–Сирень начала спектакль без воодушевления. Нервозно хваталась руками за воздух и вовсе не желала превращаться в солнечную повелительницу добра. Счастье Авроры и Дезире находилось под угрозой. Но к концу I акта ноги Аллаш вспомнили сладость тягучих арабесков и девелоппе. Она словно забыла о своих страхах, обидах, душевных травмах. За благополучное соответствие сюжету Перро можно было больше не переживать.
    А Антоничева и Иванов танцевали так, как премьерам танцевать нельзя, как в Большом не танцуют – так боязливо остерегалась она слишком раскрыть свою душу, так безрассудно стремился выплеснуть свои чувства он. Казалось, они не ведают о профессиональном расчете. Антоничева и Иванов вдруг напомнили, что Принцессе Авроре и Принцу Дезире – всего лишь шестнадцать. Да, изумительные ножки Антоничевой еще дрожат в королевских обводках в аттитюдах, а Иванов не может справиться с желанием “прыгнуть выше головы” и продемонстрировать всю благосклонность природы. Но прелесть их балета - в предвкушении тех праздников, которые у них (или у нас?) еще впереди. И хочется жить вместе с ними в этом причудливом пудреном XVII веке.

7 марта 1998 года. Большой театр.

Возможно, лет через пятьдесят я, как бабушка русской балетной революции, буду рассказывать, что лично (!) присутствовала на сегодняшнем “Лебедином озере”. Девушка Волочкова, не найдя себе покоя в Мариинке, приехала потрясать новаторскими трактовками Большой театр.
Из классического набора Одетты она позаимствовала лишь гримаску несчастной жертвы. Увидев на озере незнакомого молодого человека, эта Принцесса-лебедь легко увернулась и сбежала из под могучего крыла Короля-демона. А узнав, что сей молодой человек еще и Принц, без всякой робости или растерянности попыталась его соблазнить. Ее напор явно озадачил Принца-Иванова, не успевшего толком даже рассмотреть эту Принцессу. Он мог лишь подчиниться непреклонной воле, изъявленной красивыми техничными ногами (с накладным подъемом) и менее чарующими руками. А вариацию на балу она исполнила с лихостью дискотечной плясуньи.

27 мая 1998 года. Большой театр.

Клевцов в первый раз Абдерахман на фоне безликой “Раймонды”. Можно понять Филина – в нынешнем сезоне он бессменный Жан де Бриен, и этот рыцарь без страха и упрека ему, видимо, до смерти надоел. Но бедняжка Раймонда (Инна Петрова) совершенно запуталась в женихах. До смерти влюбленному предпочла скучающего и равнодушного.
По ошибке судьбы этот сарацин (то есть Клевцов) наверняка воспитывался в католическом колледже, настолько он благороден и почти изыскан, так боится спугнуть покой Прекрасной Дамы. Несомненно, он гораздо лучше придворных трубадуров воспоет ее во вполне европейских мадригалах. В этом Абдерахмане нет ничего восточного, буйного или по-кошачьи вкрадчивого. Разжигая своих танцовщиц, он носится по сцене, но не в бешеном экстатическом порыве, как делал это Таранда. Он легко взлетает над землей, как делают это обычно принцы. Клевцова, с его небольшим ростом, коренастой фигурой, трудно представить Альбертом или Дезире. Но в “Раймонде” он истинный принц, принц неразгаданный и неоцененный. И гибнущий, как настоящий принц, не от меча де Бриена, а от равнодушия Раймонды.

Материал подготовила Ольга Молас

Воспроизведение любых материалов ММВ возможно только по согласованию с редакцией. Если Вы ставите ссылку на ММВ из Internet или упоминаете наш узел в СМИ (WWW в том числе), пожалуйста, поставьте нас в известность.