Вокруг летного поля в трансильванском городе Клуже растет высокая трава. Только что прошел дождь, на неровном асфальте стояли лужи. Израильские "битахонщики" по одному пропускали нас к автобусам - восхитительным раздолбанным "Икарусам" моей юности, в которых чудно воняло выхлопными газами, даже когда автобус стоял на месте, где кожзаменитель на сиденьях был ободран, окна хоть и закрывались, но не все, зато задняя дверь закрывалась несомненно - ее украшала накидная щеколда вроде тех, что бывают в дачных сортирах, только тут она была железной и, соответственно, грубо приваренной. Двух духовиков из оркестра - молодых и недавно стриженых под нулевку симпатичных израильтян, похожих друг на друга больше, чем кларнет на флейту, автобус тоже позабавил: "Аутентичный", сказали они. Наутро, выглянув из окна гостиничного номера (нас не без приключений поселили в отель "Трансильвания", стоявший на холме, в той части Клужа, что называется Бельведер, по-нашему - "Яфе-Ноф", то есть - "Прекрасный вид"), я увидел, как над осенним леском тянется туман, просвеченный низким рассветным солнцем, полной грудью вдохнул душистый прохладный воздух и впервые за девять лет задал себе вопрос: действительно ли я люблю Израиль, или это - просто затянувшаяся иммигрантская истерика.
   Впрочем, речь не об Израиле и уж конечно не о вашего скромного корреспондента к нему чувствах. Но если вы дочитаете до конца, а я не забуду, о чем писал вначале, вы непременно узнаете, отчего я избрал столь странное вступление.
   Хотя - к чему морочить читателю голову: в Израиле таки можно жить.
   Прощай, Восточная Европа - мы выбрали себе иной путь.

КУРС: ТЕЛЬ-АВИВ - БУХАРЕСТ

   Утром десятого сентября из аэропорта Бен-Гурион вылетел самолет, специально присланный для этой цели из Румынии, и взял курс на Бухарест. На борту авиалайнера находился Иерусалимский симфонический оркестр в полном составе, а также двое певцов; несколько "битахонщиков" (агентов службы безопасности, если кто еще не догадался, впрочем, достаточно было бросить на них беглый взгляд, чтобы понять, чем эти крепкие молодые люди в одинаковых пиджаках и с витым проводком, огибающим ухо, зарабатывают себе на жизнь), плюс ваш покорный слуга, призванный описывать гастроли ИСО в Румынию в местной англоязычной, а заодно и "русской" прессе.
   "В Румынию", - поморщатся снобы. - "Тоже мне заграница!"
   Да будет вам известно, что с 6 по 20 сентября в Бухаресте проходил престижнейший музыкальный фестиваль - фестиваль Джордже Энеску, который в нынешнем году праздновал свое 40-летие.
   Вот что сказал американский дирижер Лоренс Фостер - художественный руководитель этого фестиваля, посвященного памяти прославленного румынского скрипача, композитора и пианиста:
   "Наша цель - привезти в Румынию как можно больше артистов самого высокого класса с самыми разнообразными программами. Мир должен узнать, что Румыния - это не только страна, поставляющая сирот на улицы вокруг парижского Гар дю Нор. Это страна, где есть множество высокоодаренных людей, где есть превосходная публика, и где столь многие исполнены доброй воли!"
   И действительно - в эти две недели Бухаресту, принявшему 12 международных оркестров, могла бы позавидовать любая музыкальная столица мира. Посудите сами: Чикагский, Барселонский, Франкфуртский, Иерусалимский и так далее оркестры, играющие под управлением таких дирижеров, как Даниэль Баренбойм, Лоренс Фостер, Леонард Слаткин, сэр Йегуди Менухин (ученик Энеску), Фредерик Шазлен, Гари Бертини и другие, певицы - Тереза Берганца и Барбара Хендрикс, пианисты - Раду Лупу, Бруно Канино, Питер Донохью, Петер Франкль, виолончелист Миша Майский, скрипачи - Гидон Кремер, Шломо Минц, Сальваторе Аккардо, Сильвия Маркович и многие другие, выступающие в качестве солистов или с различными камерными составами. Конечно, в фестивале приняли участие многие местные музыканты.
   У фестиваля, на котором исполнялась музыка от Моцарта и Гайдна до Вагнера, Шостаковича и Барбера, не просматривалось ясной программы, однако Фостер подчеркивает: "В этом регионе мира, раздираемом националистическими движениями, нам было важно внести в программу сильный венгерский элемент. И потому в одном из концертов Будапештсткий фестивальный оркестр играет под управлением сэра Йегуди Менухина музыку Бартока и Энеску. Крепкая дружба, связывавшая этих двух музыкантов, должна стать образцом взаимоотношений между народами в этой части света".

   БУХАРЕСТ

   Бухарест местами - красивый зеленый город, местами - не очень. Есть чудесный парк (и, наверное, не один) с озером, на дальнем берегу которого виднеется уменьшенная копия университета им. Ломоносова на Ленинских горах.
   Но есть и дворец Чаушеску - по величине второе в мире здание после Пентагона и, соответственно, первое в Европе. Дворец стоит на холме - Чау выбрал для своих покоев самое безопасное с сейсмической точки зрения место, а заодно выстроил вокруг омерзительный белый квартал в совершенно орвелловском стиле, предварительно снеся 2.000 старых домов.
   Дворец его - безвкусные мраморные хоромы, "решенные в стилистике московского метро пятидесятых годов", по замечанию одного из оркестрантов. Другой флегматично сказал: "Культура дома определяется по состоянию туалетов. Тут - грязно".
   Дворец, это порождение безумной фантазии провинциального мегалломана - наместника империи, раздавившего не одну судьбу, омерзителен. Он пуст - зияют глазницами кабинки переводчиков в конференц-зале - но его продолжают строить. Глядя на бледное, почти прозрачное лицо экскурсовода из дворца Чау - красивой девушки лет 18 - можно было подумать, что она недоедает. Но это, надеюсь, не так.

МУЗЫКА

   Фестивальные концерты проходили в двух залах, камерные - в "Румынском Атенеуме" (на 1.000 мест), симфонические - в "Маре Палатулуи" (на 4.000 мест).
   ИСО выступал в большом зале; акустика его нехороша - очень сухая, по утверждению оркестрантов. Достаточно сказать, что на сцене были установлены микрофоны, и звук в зал доносился через стереоусилитель.
   Все это не помешало успеху оркестра, исполнившего две важнейшие оперы-оратории двадцатого века.
   Французский дирижер Фредерик Шазлен (35), дебютировавший с ИСО, предложил в высшей степени основательное прочтение "Царя Эдипа" Стравинского, глубоко продуманное как в деталях, так и на уровне общей концепции, и оркестр звучал превосходно. К сожалению, певцы, предложенные фестивалем, оказались не на высоте - и вокально, и драматически, быть может, за исключением Джорджа Эмиля Краснару. А без хороших певцов, как известно, сделать хорошую оперу невозможно. "Царь Эдип" не рухнул, - но и не взлетел.
   Истинный успех пришел после антракта. Дирижируя "Замком герцога Синяя Борода" Бартока, Шазлен уверенно вел оркестр через этот очень сложный для исполнения многоплановый опус - от вершины к вершине, к безжалостной развязке. Комплименты в адрес оркестра могут быть повторены, на этот раз в превосходной форме - замечательные соло, отличная игра групп - но теперь на сцене были потрясающие вокалисты, "поющие актеры" - венгры (что важно в этой опере), имеющие серьезную международную карьеру. От феноменального баса Чабы Айризера мороз по коже подирал - и уже в повествовательном прологе; а меццо Каталин Сендрени была равноправным партнером в этом мучительном размышлении о мужском и женском начале.

ДИРИЖЕР

   У дирижера Фредерика Шазлена - давние связи с Израилем. Поговорить нам удалось лишь на обратной дороге, в самолете - Шазлен продирижировал двумя концертами в Иерусалиме, которыми ИСО открыл свой очередной сезон.
   В адрес оркестра, исполнившего столь напряженную программу, у Шазлена есть лишь комплименты, причем не только в музыкальном, но и в социальном смысле:
   - Люди светские и религиозные играют вместе, относясь друг к другу с уважением. Я думаю, что таким должно быть израильское общество.
   У Шазлена - очень мягкие движения.
  - Это - своего рода язык. Оркестранты играют то, что они видят. Если мои движения будут резкими, таким же будет и звучание оркестра, - объясняет он. - В юности, наблюдая за дирижерами, которые мне нравились, я заметил, что движения у них очень эстетичные. Кроме того, казалось, что их руки двигаются в среде куда более плотной, чем воздух, например, в воде. И я стал упражняться в бассейне - все думали, что я сошел с ума - а потом старался воспроизвести это ощущение плотности, когда стоял перед оркестром. И, когда ты так дирижируешь, звучание оркестра всегда - глубокое.
   Шазлен - пианист и композитор, он говорит, что хотел бы сыграть вместе с Иерусалимским оркестром. Дирижер рассказывает, что первые репетиции с новым оркестром всегда нелегки. С одной стороны потому, что сам он в этот момент не играет, с другой - непросто видеть глаза оркестрантов, вопрошающие: "Кто этот человек? Музыканты - это мы, а он просто машет руками. Отчего же мы должны его слушаться?" В Руане, где Шазлен возглавлял местную оперу, было проще - оркестранты знали, что он и сам - музыкант, много игравший вместе с ними.
   Фредерик Шазлен работал и с Даниэлем Баренбоймом, и с Пьером Булезом: ему в равной мере интересна и старая, и новая музыка. Он вообще личность разносторонняя: любит играть, дирижировать (симфонической музыкой и оперой), а также писать музыку. И всякий раз, посвящая себя чему-то одному, он чувствует, что остальных занятий ему не хватает.
   "Но высшее наслаждение - в первый раз дирижировать новым опусом, который никто еще не исполнял. Подобные чувства я испытывал только, когда в первый раз видел моих только что появившихся на свет детей".
   Шазлен, между прочим, немного говорит и читает по-русски - из дома. Но это - отдельная история.

ОРКЕСТР

  Сейчас, вспоминая Иерусалимский оркестр, я всегда улыбаюсь. Все музыканты показались мне славными людьми. Правда, немного странными - но в самом хорошем смысле этого слова. Ведь музицирование - странное занятие. И очень нелегкое. Как дома, так и на гастролях. Наверное, не только и не столько технически, как душевно. Потому что человек - самый тонкий инструмент, и он должен независимо от своего настроения и состояния делать свое дело - играть музыку.
   Все это, конечно, общеизвестно, и все же - честь и хвала музыкантам. Они - из тех, кто делает наш мир более или менее пригодным для житья местом.
   Некоторые оркестранты ИСО родились и выросли в Бухаресте или Клуже. Как заметил один из них, впервые побывавший на родине после 22 лет отсутствия: "Хорошо, что я приехал, и хорошо, что уезжаю. Я встретился с моими друзьями и еще раз убедился в том, что давно уже не принадлежу этому месту. Но эта поездка помогла мне связать прошлое с будущим".

КЛУЖ

   Евреев в Клуже почти не осталось, так, несколько семей стариков - а до войны было 18 тысяч. Почти все погибли в Катастрофу, кто выжил - уехал. Пожилой паре, которая не могла заплатить три доллара за билет на концерт оркестра из Иерусалима, администрация оркестра дала контрамарки.

КОНЦЕРТЫ В КЛУЖЕ

    Иерусалимский оркестр выступал в зале Универститета. Зал этот явно мал для мощного оркестра и хора, он вопиет о том, что пришло время делать капитальный ремонт (хотя видно, что денег нет даже на ремонт косметический), что же до системы вентиляции, то она, мягко выражаясь, неэффективна - музыканты жаловались, что "смычок прилипает к пальцам".
   Но публика ничего, казалось, не замечала. Оглядывая зал сверху, я чувствовал, что путешествую в машине времени. Слушатели, среди которых было немало молодых лиц, выглядели несколько старомодными - но с какой преданностью внимали они музыке, как благодарны были артистам!
   Рядом со мной сидела полноватая крашеная блондинка в белой блузе с открытыми плечами, с огромной искусственной розой слева, где сердце (ну конечно, именно поэтому розу прикалывают слева, как же я раньше не догадывался?). Ей было далеко за пятьдесят; она сидела неподвижно, со светящимся от счастья лицом, и неотрывно смотрела на сцену.

   Осенний фестиваль в Клуже проходит в сентябре-октябре. В нынешнем году, благодаря взаимодействию с куда более мощно субсидируемым фестивалем Энеску, Клуж смог пригласить ИСО, Будапешсткий оркестр с Менухиным и другие дорогостоящие ансамбли. Программы фестиваля построены так, чтобы удовлетворить всем вкусам, и потому в них включена и симфоническая, и камерная музыка, и джаз, и есть вечер музыки клужских композиторов.
   На вокальном вечере, проходившем в в уютном зале музыкальной академии, китайская певица Йи Пинг Ли (живет она, впрочем, в Цюрихе) исполнила арии из опер; особенно хороши были арии трагические.
   Она училась в Шанхае, и оттачивала свое мастерство в Швейцарии. Узнав, откуда мы, она подпрыгнула на месте и сказала: "Напишите в газете, что я мечтаю выступить в Израиле". Швейцарский пианист Джованни Бриа, опытный аккомпаниатор, благодаря которому ее теплое меццо расцветало, сказал, что по его мнению христианка Йи Пинг Ли - необыкновенная китайская певица: у нее есть "вкус к европейской культуре, в том числе - культуре Восточной Европы".
   Наверное, поэтому вершиной вечера стали не арии, но "Семь песен", написанные местным композитором Адрианом Попом (он - художественный консультант Клужского фестиваля и Клужской Филармонии) на поздние стихи Тристана Тцара - румынского еврея, жившего во Франции, основателя дадаизма.
   Зал сидел, не шелохнувшись. В этих песнях было изменчивое настроение любви, был напряженный нерв современности и - предельная музыкальная искренность. Адриан Поп (47), очень воспитанный и хорошо образованный человек, в чьих серых глазах читается печальное знание, на прощание сказал:

"После всех этих лет мы должны быть честными".

(Клуж - Бухарест, 10 - 15 сентября 1998)