Я играл много современной музыки. Некоторые из произведений звучали подобно григовским. Но я исполнял также и сочинения Антона Веберна, понятные лишь немногим слушателям, хотя и любопытные для музыканта. Бывали у меня традиционные программы: Бах, Бетховен, Брамс, бывали довольно эффектные - от полностью забытой музыки до редко исполняемых произведений видных мастеров. Между прочим, с филармоническим оркестром я впервые сыграл "Шеломо" Блоха.
   Случались и необычные программы с необычными сочетаниями инструментов: в одной из них участвовал мой дорогой друг Йозеф Сигети. Это была его идея, и, как всегда у Сигети, программа оказалась свежей и смелой. Я нежно любил его, восхищался большой цельностью его искусства и с нетерпением ждал наших совместных концертов, намеченных в Берлине и во Франкфурте-на-Майне. Программа включала дуэт для скрипки и виолончели Кодая, партитуру для скрипки Баха, сюиту для виолончели соло Макса Регера и сонату для скрипки и виолончели Равеля. Наши репетиции были приятными, но сколько напряженными, потому что Сигети, не привыкшего к игре по нотам, раздражало быстрое перелистывание страниц в сонате Равеля. Должен признать, что это приходилось делать в самых неудобных местах, что становилось проблемой. Однако на концерте Сигети нашел удивительно практичный выход из трудного положения. Сделав несколько копий своей партии, он разложил их одну за другой на пультах, так, чтобы не перелистывать страниц, а играть подряд все произведение.
   Когда я не выступал сам, то слушал других. Я бывал даже на концертах хоровой музыки и на вечерах песни где редко можно встретить инструменталистов.
   С нетерпением ждал я сольного концерта Хейфеца. Я никогда его не слышал, но еще в России в раннем детстве имя Хейфеца было для меня легендарным. Чтобы не пропустить его концерта, я отложил собственный в Гамбурге. Это оказалось нелегким, но игра стоила свеч! Какое совершенное владение инструментом! Казалось, он достиг олимпийских вершин или, скорее, был вознесен туда нечеловеческой силой. Он стоял, словно изваянный из мрамора, но я не в состоянии был следить за изумительной координацией его движений; закрыв глаза, я наслаждался неземной красотой звучания его скрипки.
   Хейфец дождался одного из моих концертов, и, когда мы расстаюсь, я мог надеяться, что наши пути не только вновь сойдутся, но что это приведет к более постоянным связям, благодаря которым мы станем друзьями и будем музицировать вместе.
   Мы не только встретились снова, но наши дружеские отношения и совместная музыкальная деятельность длятся уже более тридцати пяти лет и по своему значению заслуживают пространного описания. Однако в интересах последовательности и воздерживаясь от искушения, я позволю себе лишь нечто даже меньшее, чем схематический набросок: мы записали вместе с ним на граммофонные пластинки около тридцати произведений, мы преподавали, создавали кинокартины. Мы провели бессчетное количество часов, играя камерную музыку, сражаясь в пинг-понг или распивая джин с ромом. Мы основали цикл "Концерты Хейфеца и Пятигорского", которые продолжаются до сегодняшнего дня. А одно время мы выступали в трио с Артуром Рубинштейном.