Впоследствии я снова побывал в Швейцарии, в Сильс-Мариа, вместе с Горовицем и Мильштейном. В то лето Горовиц обручился с Вандой Тосканни. Тогда же я познакомился с семьей Менухиных. Я однажды отправился на прогулку с двумя юными сестрами Иегуди. Мне все не удавалось завязать разговор, но когда я уже собрался сделать какое-то замечание в самой лучшей манере беседы с детьми, Ялта, младшая, спросила меня, что я думаю о Шопенгауэрё. И прежде чем я смог перевести дыхание, старшая, Хефсиба, продемонстрировала свои лингвистические познания, прочтя отрывки из Достоевского по-русски, из Гете - по-немецки, из Паскаля - по-французски и, как своеобразный "бис", - что-то по-древнееврейски. Оказалось, что Иегуди и его сестры каждые день разговаривают на каком-нибудь другом языке. Я полюбил этих юных друзей: они научили меня, наряду многими другими замечательными вещами, никогда не пытаться вести себя "по-детски" даже с детьми.
   В Лондоне меня встретил Гарольд Холт. Концертный импресарио, он избрал эту профессию скорее как возбуждающее времяпрепровождение, чем из-за чего-либо еще. Он так же мало смыслил в музыке, как я в алмазных копях - источнике богатства его, родителей. Толстый, жизнерадостный, Холт считал, что большинство артистов ненормальны, причем всегда в очень интересной форме. Он собрал обширную коллекцию рассказов о них. Без особого удовольствия я почувствовал, что моя персона в какой-то мере еще больше утвердила его в подобных убеждениях.
   Я подружился с ним и двумя его незамужними сестрами - Хильдой и Матти. Неизменное удовольствие доставляло мне патриархальные обеды с его родителями, кротким отцом и щедро украшенной драгоценностями матерью. Семья Герольда по каким-то причинам была недовольна его профессией. Мне это было непонятно, но положение Гарольда, возглавившего известнейшую в Англии концертную фирму, несомненно было лучшим свидетельством в пользу избранной им деятельности.
   Большинство концертов в Англии я играл с Айвором Ньютоном, блестящим пианистом и ближайшим моим другом. Кроме него в нашем турне но провинции не было ничего отрадного. Отвратительная еда в нерегулярное время, сырость и холод в отелях, заставлявшие нас вставать по ночам, чтобы опустить монету в калорифер-автомат, приемы для журналистов, хлопоты с перевозкой виолончели (ее приходилось каждый раз взвешивать и покупать специальный железнодорожный билет) - это и многое другое все же не могло испортить удовольствия от общества Айвора и Гарольда.
   Концерты проходили во многих городах. Кажется, в Бристоле, играя сюиту Баха,я услышал перепугавшие меня звуки: они до такой степени не давали мне сосредоточиться, что я был принужден встать и уйти за кулисы. "У меня, вероятно, галлюцинации, я схожу с ума", - подумал я в панике.
   - Что случилось? - и я увидел встревоженные лица Гарольда и Айвора.
   То, что я слышал, будучи на эстраде, показалось мне настолько невероятным и фантастичным, что я побоялся, как бы меня в самом деле не сочли сумасшедшим. Все же, поколебавшись, сказал: "Мне послышалось совсем поблизости... не знаю, откуда это доносилось... в общем, что вы скажете, если я признаюсь вам, что услышал, как рычали тигры и львы, как трубили слоны?.   Гарольд расхохотался: "Я забыл вас предупредить. Завтра здесь состоится цирковое представление. Клетки с животными поместили на ночь под эстрадой."
   Радуясь, что со мной все в порядке, я продолжал концерт, и рычание зверей больше уже не беспокоило меня.
   Случай этот вошел в коллекцию забавных историй Гарольда Холта, и он часто рассказывал о нем. Я неоднократно слышал об этом эпизоде уже от третьих лиц и даже от самого Гарольда: оставив происшествие почти без изменении, он заменил меня кем-то из других артистов.