Впоследствии я снова
побывал в Швейцарии, в Сильс-Мариа, вместе с
Горовицем и Мильштейном. В то лето Горовиц
обручился с Вандой Тосканни. Тогда же я
познакомился с семьей Менухиных. Я однажды
отправился на прогулку с двумя юными сестрами
Иегуди. Мне все не удавалось завязать разговор,
но когда я уже собрался сделать какое-то
замечание в самой лучшей манере беседы с детьми,
Ялта, младшая, спросила меня, что я думаю о
Шопенгауэрё. И прежде чем я смог перевести
дыхание, старшая, Хефсиба, продемонстрировала
свои лингвистические познания, прочтя отрывки из
Достоевского по-русски, из Гете - по-немецки, из
Паскаля - по-французски и, как своеобразный
"бис", - что-то по-древнееврейски. Оказалось,
что Иегуди и его сестры каждые день
разговаривают на каком-нибудь другом языке. Я
полюбил этих юных друзей: они научили меня,
наряду многими другими замечательными вещами,
никогда не пытаться вести себя "по-детски"
даже с детьми.
В Лондоне меня встретил Гарольд Холт.
Концертный импресарио, он избрал эту профессию
скорее как возбуждающее времяпрепровождение,
чем из-за чего-либо еще. Он так же мало смыслил в
музыке, как я в алмазных копях - источнике
богатства его, родителей. Толстый,
жизнерадостный, Холт считал, что большинство
артистов ненормальны, причем всегда в очень
интересной форме. Он собрал обширную коллекцию
рассказов о них. Без особого удовольствия я
почувствовал, что моя персона в какой-то мере еще
больше утвердила его в подобных убеждениях.
Я подружился с ним и двумя его незамужними
сестрами - Хильдой и Матти. Неизменное
удовольствие доставляло мне патриархальные
обеды с его родителями, кротким отцом и щедро
украшенной драгоценностями матерью. Семья
Герольда по каким-то причинам была недовольна
его профессией. Мне это было непонятно, но
положение Гарольда, возглавившего известнейшую
в Англии концертную фирму, несомненно было
лучшим свидетельством в пользу избранной им
деятельности.
Большинство концертов в Англии я играл с
Айвором Ньютоном, блестящим пианистом и
ближайшим моим другом. Кроме него в нашем турне
но провинции не было ничего отрадного.
Отвратительная еда в нерегулярное время, сырость
и холод в отелях, заставлявшие нас вставать по
ночам, чтобы опустить монету в калорифер-автомат,
приемы для журналистов, хлопоты с перевозкой
виолончели (ее приходилось каждый раз взвешивать
и покупать специальный железнодорожный билет) -
это и многое другое все же не могло испортить
удовольствия от общества Айвора и Гарольда.
Концерты проходили во многих городах.
Кажется, в Бристоле, играя сюиту Баха,я услышал
перепугавшие меня звуки: они до такой степени не
давали мне сосредоточиться, что я был принужден
встать и уйти за кулисы. "У меня, вероятно,
галлюцинации, я схожу с ума", - подумал я в
панике.
- Что случилось? - и я увидел встревоженные
лица Гарольда и Айвора.
То, что я слышал, будучи на эстраде,
показалось мне настолько невероятным и
фантастичным, что я побоялся, как бы меня в самом
деле не сочли сумасшедшим. Все же, поколебавшись,
сказал: "Мне послышалось совсем поблизости...
не знаю, откуда это доносилось... в общем, что вы
скажете, если я признаюсь вам, что услышал, как
рычали тигры и львы, как трубили слоны?.
Гарольд расхохотался: "Я забыл вас
предупредить. Завтра здесь состоится цирковое
представление. Клетки с животными поместили на
ночь под эстрадой."
Радуясь, что со мной все в порядке, я
продолжал концерт, и рычание зверей больше уже не
беспокоило меня.
Случай этот вошел в коллекцию забавных
историй Гарольда Холта, и он часто рассказывал о
нем. Я неоднократно слышал об этом эпизоде уже от
третьих лиц и даже от самого Гарольда: оставив
происшествие почти без изменении, он заменил
меня кем-то из других артистов.